Пытливый странник. Страница 1

Глеб Голубев

Пытливый странник

Летом 1723 года в доме киевского купца Григория Григоровича случилась беда: исчез сын Василий.

Вернувшись вечером из дальней торговой поездки, отец не нашел его дома и сразу почуял неладное.

— Где сын? Куда он ушел? — грозно спросил он у жены.

Та только разводила руками:

— Не знаю, отец. Наверное, в школе засиделся или с приятелями где гуляет. Придет, чай, скоро. Далеко ли уйдет он с больной ногой…

Отец не спал всю ночь, выходя на крыльцо при каждом собачьем лае за высоким забором. Тревожные мысли томили его. Чувствовал Григорий, что сын ушел далеко и, видно, не скоро вернется.

Они спорили с сыном уже давно. Отец хотел, чтобы Василий тоже пошел по купеческой части. А сын поступил в Латинскую Киевскую школу. Отец требовал, чтобы сын за грамотой не гнался, а лишь «в церковном упражнятися песнословии и чтении».

Но Василий увлекался историей, философией, географией, рисовал «мирские картинки». Часто он заговаривал последнее время о том, как хочет учиться дальше и поездить по чужим городам.

— Хочу услаждаться путешествием и историей разных мест, — твердил он отцу.

«Не иначе так и сделал, вражий сын, — думал Григорий Григорович, ворочаясь на лавке. — Ушел из дому, опозорил на весь город».

Он встал и снова начал допрашивать жену: когда последний раз видела сына? Что он делал вчера? О чем говорил?

Мария отвечала растерянно, невпопад, отводила глаза. А к утру, когда за окнами начал синеть рассвет и звонко заголосили петухи по усадьбам, ударилась она в слезы и повинилась, что сын ушел в город Львов и сама она его благословила на дорогу.

— Целую неделю он меня уговаривал, — причитала мать. — Нога у него ведь с детства болит, а вылечить ее здешние лекари не могут. «Там, — говорит, — лекари куда лучше, быстро вылечат». Ну, я и поддалась…

Григорий не мешкая послал за сыном погоню. Но дорог много, где его искать? В одну сторону помчался конюх на неоседланной лошади. По другим дорогам поскакали приказчики и работники, тревожными окриками пугая крестьян, спешивших на базар.

Через городской магистрат разослал Григорович по окрестным селам грамоту с приметами сына:

«Возраста он высокого, волосы черные, лицом смугл, телом дороден, брови черные, высокие, большие и почти вместе сошедшиеся, глаза острые, карие, нос короткий. Нрава он веселого и шутливого, любопытен ко всяким наукам и художествам, а наипаче к рисованию…»

Скакали по дорогам гонцы, осматривали на заставах всех странников, задерживали до выяснения личности тех, кто имел брови сросшиеся и глаза острые. Но нет, не было среди них Василия Григоровича. Много дорог на свете — кто знает, по какой он ушел? Ищи ветра в поле…

Тишина стоит в риторическом классе Львовской иезуитской академии. Только дружно скрипят перья да старчески шаркает ногами по каменному полу профессор, отец Вишневецкий, расхаживая между партами. За узкими стрельчатыми окнами, похожими на крепостные бойницы, меркнет короткий зимний день.

Время, отпущенное на сочинение, кончается. Ученики спешат. Кто-нибудь оторвется, чтобы очинить перо или присыпать песком исписанный лист, и снова склоняет над партой бритую голову, скосив глаза в тетрадь соседа. А тот уже старательно выводит последнюю строчку:

«Писано в городе Львове, в лето от Рождества Христова 1724, Януария 28 дня…»

И потом долго дует на покрасневшие негнущиеся пальцы: зябко в сыром монастырском зале.

Перед самым концом урока в дверях вдруг появилась грузная фигура префекта академии. Все торопливо встали. Хмурый префект некоторое время молчит, скользя взглядом по лицам. Он смотрит в дальний угол, где стоят рядом два юноши: один худощавый и высокий, второй плечистый, смуглый, с густыми черными бровями.

— Братья Барские, — грозно говорит префект, — идите за мной.

И вот, еще не понимая, в чем дело, Василий и Густин стоят в кабинете префекта. Тот усаживается за стол в скрипучее кресло с высокой резной спинкой.

— Я позвал вас, чтобы передать привет от ваших родителей… Из Киева.

У Василия дрогнула лохматая бровь. Префект стукнул пухлым кулаком по столу:

— Я поймал вас, лицемеры! Вы подло обманули меня. Поступая в нашу академию, вы сказали, будто родом из польского города Барска и верные сыны нашей католической церкви. Но это не так: вы пришли сюда из Киева, вы русские… Гнусный ваш обман удалось раскрыть лишь потому, что в мои руки через верных людей попало вот это письмо, привезенное вам из Киева какими-то купцами.

— Простите нас, святой отец, — перебивает его Густин. — Но мы сделали так без злого умысла.

— Мы хотим учиться, — вставляет Василий. — А ведь в академию принимают только католиков.

— По регулам нашей академии вы подлежите изгнанию. Забирайте свои вещи и уходите.

Переглянувшись, Василий и Густин двинулись к двери. На пороге Василий повернулся и попросил:

— Отдайте нам письмо, господин префект. Мы еще не получали за полгода ни одной весточки из дому.

— Забирайте, — префект швырнул измятый клочок бумаги к ногам Василия. Тот поднял его, начал читать.

— Это письмо подложное, — сказал он. — Его написал кто-то из учеников, наших недругов. Как оно к вам попало?

— Его принесла к воротам академии какая-то старуха. Она всех расспрашивала, как найти братьев Барских. Услышав, что письмо из Киева, верные ученики передали его мне.

— Вероятно, те же верные ваши ученики и подослали эту старуху, — насмешливо сказал Василий. — Поистине из этих учеников выйдут хорошие отцы-иезуиты. А чтобы вы убедились, что письмо подметное, я вам открою еще одно. Писано оно братьям Барским, а мы вовсе не братья. Его зовут Густин Линицкий, моя же фамилия Григорович…

— Убирайтесь вон! — багровея, крикнул префект.

Через полчаса оба с тощими узелками в руках вышли на темную заснеженную улицу, вслед им прощально заскрипели тяжелые чугунные ворота…

За несколько месяцев, что провели самозванные братья в академии, ногу Василия действительно удалось подлечить. Что же делать дальше? Возвращаться домой?

Но от городских ворот во все стороны разбегаются дороги. Едут по ним купцы, бредут паломники. Тянутся дороги во все страны, теряясь в морозной дымке за холмами…

Дороги зовут и манят в неведомые края. У приятелей нет денег, но есть молодость, сила и любознательность. И вот, пристав к паломникам, они уходят все дальше от родного дома…

Старая пословица говорит: все дороги ведут в Рим. Наверное, это сказано именно о паломниках. В черных плащах и круглых шляпах, с посохами в руках и с котомками за плечами, бредут они по всем дорогам Европы на поклон к папе римскому, в Италию. Идут по лесным дорогам Польши мимо замков, где пирует пьяная шляхта, и мимо грязных постоялых дворов. Идут по степям Венгрии и мимо картофельных полей Германии.

Вместе с паломниками шагают по дороге и самозванные братья. Они питаются подаянием и ночуют где придется: под навесом корчмы, в старом овине, а то и просто в поле, зарывшись в стог сена. Вырвавшись из мрачных стен иезуитской академии, радуются путешественники свободе.

Иная школа распахнула перед ними свои двери — увлекательная школа жизни. И Василий Григорович-Барский жадно смотрит вокруг во все глаза. Многое удивляет его: и прямые улицы немецких городов с каменными домами, и пышные польские костелы, и высокие крепостные башни Буды, взметнувшиеся над широким Дунаем. Рука его то и дело тянется к перу, чтобы нарисовать для памяти на клочке бумаги то гору Бескид, вечно окутанную туманом, то причудливые ворота королевского дворца в Вене. Таких рисунков становилоь все больше и больше. Василий завел пухлую тетрадь, куда вклеивал их и подробно записывал обо всем интересном, что встретится на пути.

Время было смутное. Австрийские князьки часто воевали между собой. На дорогах пошаливали лихие люди, бежавшие от крепостной неволи. Каждый город на пути закрывался на ночь крепкими воротами, неохотно принимал странников под защиту своих стен. Крепостная стража долго и придирчиво расспрашивала, кто идет, да зачем, да откуда. Нередко путникам приходилось ночевать прямо под городской стеной. Густину надоела такая жизнь. Он несколько раз порывался вернуться домой.